ВЗРЫВ МАТЕРИИ

Николай Коляда впервые поставил спектакль в театре кукол
Владелец одного из самых ярких частных театров России «Коляда-театр», режиссер, актер и драматург Николай Коляда был приглашен в Екатеринбургский театр кукол, чтобы провести недюжинный эксперимент – соединить свои усилия, современную пьесу и кукольный театр. Со времен конфликтного ухода Николая Коляды из Свердловского театра драмы это первое появление опального художника на государственной сцене. И эксперимент удался.
Пьеса «Башмачкин» Олега Богаева – продолжение или сиквел гоголевской «Шинели». То, что случается после смерти Акакия Акакиевича. А именно: обретение бессмертной души Шинелью и любовные поиски союза вочеловеченной вещи и бессмертного человека. Шинель без Башмачкина – половинка андрогина. Богаев строит сюжет не линейно, а сценками, которые объединяются скитаниями Шинели в поисках хозяина. Но Шинель – не только ребенок, ищущий своего родителя, но и бич божий, карающий меч справедливости, убивающий всех тех, кто унизил Башмачкина. Вещь мстит партикулярному, холодному Петербургу за то, что здесь была унижена и измучена маленькая душа маленького человечка. Башмачкина в анабиозе играет Олег Ягодин в живом плане – спектакль начинается с соборования героя и его кончины и завершается тем же самым: вторичной смертью во вновь обретенной шинели, полное забвение. Башмачкин в анабиозе без шинели скитается по земле Петербурга как мертвая душа без погребения. Обретая шинель, Башмачкин обретает вечный покой.
Шинель (а также всех других персонажей) играет кукла. Шинели в спектакле разные – и мегалитические, и соизмеримые с человеком, и крохотулечки. Но Шинель всегда говорит голосом Натальи Гараниной. И этот голос в одной ее фразе – прекрасен. Это упорный и беспомощный голос ребенка, потерявшего мать: «Башмачкин...» И в одной этой фразе и единственно верной интонации точно найдена суть роли. Другое дело, что Николай Коляда мягчеет, сентиментальничает, и из его спектакля совершенно выпадает очень важная для Олега Богаева тема – тема о Шинели-убийце. Шинель, мстящая городу за Башмачкина. Шинель, ставшая ангелом-истребителем на неуютной земле.
Коляда, вступивший на территорию чужого жанра, не просто автоматически соединил себя, новую драму и кукольный жанр. Недостатки спектакля лично для меня сглаживаются тем, что Николай Коляда выступает на территории глубинной философии театра кукол, начинает сущностный, парадигмический разговор о духовных основах этого вида искусства. Что я имею в виду? Соединяя живой план и кукольный мир, Николай Коляда ставит спектакль о существующей духовной связи между человеком и миром вещей, которые тот приручил. Человек и одухотворенная материя. Вещи и люди начинают любить и тянуться друг к другу. Человек необычайным, свойственным только ему духовным усилием вочеловечивает материю, вочеловечивает вещь, делает пластилиновый, гуммозный, тряпичный мир антропоцентричным, гуманитарным. В Шинели зарождаются душа и воля.
У литературоведа Топорова есть чудное (но и несколько завиральное) эссе, где он говорит о том, что Плюшкин – самый гуманный герой у Гоголя. В его патологической страсти к накопительству содержится жалость к материальному миру, сострадание к вещи. Любовь к людям заменилась у Плюшкина любовью и жалостью к миру одиноких, умирающих вещей. Это идеи, близкие к концепции Коляды–Богаева, но даже не в этом их прелесть, а прелесть в сближении подобной философии с глубинной философией театра кукол, театра, где материальная среда обретает бессмертную душу, где куколка становится героем, вочеловечивается. И в этом смысле к таинству театра кукол на фестивале «Петрушка великий» (премьера состоялась в рамках фестиваля) наиболее приблизился (возможно, единственный) именно Коляда – принципиально не кукольник.
И в этом отношении удивительны куколки художника Андрея Мелентьева. Они сделаны из кусков материи, дико скроенных, разномастных, словно бы взлохмаченных, измятых, жеваных. Они оставляют ощущение «взрыва материи», «восстания материального мира». Они, словно герои фильмов ужасов, как бы самоорганизуются, самособираются из разнообразных тряпочных деталек. Это абсолютное ощущение из детства, когда в сумерках нам казалось, что из сочетания скомканного одеяла и небрежно брошенных штанишек является рожа какого-нибудь хтонического существа. Вещи, объединяясь невидимыми «молекулами», склеиваясь в самых дичайших пропорциях, из мертвой материи превращаются в живые и страшные существа.

Екатеринбург–Москва
Павел РУДНЕВ, Независимая газета 2008-09-30